Мир продолжает существовать после ухода великих людей - это вызывало у Анатолия чувство удивленной неприкаянности. Вот очень нравился Анатолию Чехов и еще нравился Пушкин. И вот что он думал: когда великий человек жив, он своим творчеством меняет реальность и его современники начинают смотреть на мир немного его глазами. Мир сам смотрит на себя глазами людей. Одни глаза закрываются, открываются другие и мир видит себя по-разному. Творческие, талантливые люди умеют запечатлевать увиденное и создавать свой личный способ смотреть. И этот способ остается в памяти людей. Но человек уходит, закрываются его глаза и никто никогда не узнает что бы он сказал или сделал, если бы увидел мир сейчас. И это ужасная утрата. Анатолий себя великим человеком не считал, он не писал стихов, или романов, или музыки, но понимал он, что его глаза закроются и никто не увидит Волгу такой, как ее видит он, и Волга станет просто рекой, и Мир потеряет общую душу которую чувствовал Анатолий. Ему становилось ужасно печально от этой мысли, однако в такие минуты в нем, маленьким огоньком, разгоралась надежда, что если есть общая душа, то обязательно найдутся люди, которые будут ее видеть и, может быть, родится еще язычник, который напишет об этом и люди узнают, что мир можно воспринимать и так. И тогда он заваривал себе чай из Волги и пил маленькими глотками наслаждаясь каждым глотком бытия.
Осенью особенно хочется курить. Анатолий не любил эту привычку, но в осенних сумерках огонек сигареты был словно маяк для терпящих кораблекрушение. В темноте эти огоньки зажигаются и гаснут, и сизый горький след тает в сумраке. Осень - это приют всех грустных людей. Цветение мая и искрящийся снег для них неуютны, а вот сумрак ноября с огоньками фар, окон и сигарет - это приют отчаявшихся. Отчаяние Анатолий не любил и презирал, но считал, что даже курение иногда бывает полезным и вот почему. Зачем существует горчица если есть варенье, сгущенка и невероятное творение - кофе со сгущенкой в банке. Анатолий ел его ложками, когда доставал. Но как спрашивается есть сосиски или холодец? Не со сгущенкой же? А без горчицы, сигарет и отчаяния не хватает остроты. И горчица - это сособ съесть сосиски, а сигареты - это способ прожить ноябрь, а отчаяние - это способ прожить себя. Неоходимо остро чувствовать жизнь, всю без остатка, такую, какая есть и себя такого, какой есть. Поэтому Анатолий в ноябре почему-то извиняющимся голосом просил в киоске "Герцеговну" и спички, и уходил в сырую ночь, как в рейс оставляя сизый след.
Только коты умеют видеть, что скрыто в тишине, а люди хотят всегда заполнять пустоту и тишину, как будто это нельзя терпеть. Так думали Клоп с Анатолием, когда сидели и смотрели на пустые бутылки из-под молока, которые надо было идти сдавать. Вот нельзя бутылку выбросить или разбить - надо ее обязательно отнести туда, где ее наполнят заново, а до этого она будет укоризненно зиять пустотой. А еще бывают корабли в бутылках и записки потерпевших кораблекрушение.
Надо понимать, что пустоту можно заполнять по-разному. Например, люди находят только самое простое применение тишине. Заполняют ее ничего не значащими разговорами - о погоде, например. Но Анатолию казалось, что тогда уж легче молча рядом посидеть или постоять, чем заполнять тишину мусором. А бывают такие драгоценные разговоры и слова, которые потом помнишь всю жизнь. Или, как капитан буксира, можно рассказывать сказки. Из слов все, что угодно, можно сделать. Даже создать маленький мир в бутылке из-под молока. Анатолий любил неожиданное заполнение тишины. Интересно, например, что бы было, если бы люди умели придумывать миры, и их за это не считали бы сумасшедшими. Вот бы построить корабль... Летучий корабль, как в мультфильме.
"Вот Вы куда бы полетели, Анна Сергеевна?" - спросил как-то Анатолий технического инженера, когда они доводили до ума очередной чертеж. "Я бы полетела в тепло, а то очень уж отвратительно, - ответила Анна. - Я бы полетела туда, где бананы растут. Вот ведь есть бананы а мы никогда и не видели, где они растут и как".
"Фу, как неинтересно, - включился Игорь. - К бананам и на обычном корабле можно доплыть. А я бы полетел на вулкан посмотреть. Я когда был маленький, читал про вулканы и мне казалось, что вулкан - это место где можно видеть, какая Земля внутри. И получается, что Земля внутри такая же, как Солнце - огненная и горящая".
Вот интересно: иногда даже предположить не можешь, какие у людей могут возникнуть мысли в голове. Впрочем, Люся вообще собралась в Антарктиду, чтобы завести себе ручного пингвина. Она бы поселила его у нас в порту. "Там рыбы полно и дубак", - сказала Люся, глядя в окно.
А Анатолий совсем было уверовал, что люди теряют воображение, когда вырастают, тихо и незаметно. И Анатолий собрал бутылки в авоську. Отражение в бутылках изменяло очертания Клопа, и он становился похожим на пингвина. Анатолий рассмеялся, но не стал говорить Клопу, почему. И понес сдавать позвякивающую пустоту.
Только ватники могут просто так надеваться, для тепла. Остальная одежда, она для того, чтобы человек чувствовал себя человеком. Отдельным, уникальным, а не как в школе или в армии. Но ты пойди найди одежду, которая отражает твой внутренний мир, а не ассортимент универмага. Тут особый подход нужен, поэтому Анатолий иногда делал странные вещи. Покупать иностранную одежду у подпольных продавцов ему прямо вот не нравилось, но ему хотелось, чтоб у него было то, чего ни у кого нет. И он нашел способ. Он находил ткани, какие нравились и шел в ателье. Так у него появилась синяя рубашка, такой прекрасной глубокой синевы, что не передать, как небо в начале мая. И вот еще не понимал Анатолий клетку. Ну откуда такая любовь к тюремным расцветкам? Будто люди сами хотят себе напомнить, что жизнь тюрьма и мы, как арестанты в тюремных робах живем в однотипных камерах, а дорога у нас только на кладбище и другого выхода и нет. А тут еще важно на что смотреть: на решетку или на небо за решеткой - тогда совсем другая жизнь получается. Поэтому рубашки небесных расцветок, без клеток и полосок, и были напоминанием себе и остальным, что небо над всеми одно, откуда бы ты на него ни смотрел.